"Как-то мне рассказали, что в одной из ленинградских школ умер от болезни десятиклассник – красивый, умный парень, которого все очень любили. Трагическая ситуация, и ничего нельзя в ней изменить. Умер, многого не узнав, не увидев, не полюбив. А, наверное, есть где-то девушка, которая его полюбила бы, будь он жив. И я решил написать о несостоявшейся любви от лица этой девушки, хотел написать поэму о любви и смерти. Каждую из восьми песен цикла я старался расположить так, чтобы уже само их чередование выражало контрастность чувств, переживаний, заставляло следить за их сюжетом. Это песни-воспоминания на народные тексты, собранные в Ленинградской, Вологодской и Смоленской областях – я участвовал в этих фольклорных экспедициях. Что же касается музыки, то цитат народных мелодий в ней нет. Но она непосредственно связана с интонациями народного творчества. Использованы здесь разные народные жанры. Предельное обнажение чувств было необходимо в "Русской тетради", равно как и непосредственность".
"Когда я уже сам стал сочинять музыку, то картины человеческого несчастья и радости, в какой-то период жизни забытые мною, стали восстанавливаться с большей ясностью, многое я стал понимать лучше. Стал понимать, почему я не любил, когда моя мать, потерявшая моего отца (он погиб под Ленинградом и похоронен в Лигово), пела песню "Разлилась Волга широко, милый мой теперь далеко". А на словах "До свиданья, мой дружочек, я дарю тебе платочек" я разражался слезами. Это впечатление я впоследствии постарался выразить в заключительном номере "Русской тетради", когда женщина, обращаясь к умершему мужу, просила его написать ей письмо. Много лет спустя, уже будучи студентом Ленинградской консерватории, я попал в Лодейнопольский район Ленинградской области, и там, в одном из отдаленных селений очень пожилые, много пережившие женщины с натруженными руками и седыми головами, вдруг запели: "Сижу на рояле, играю, играла и пела на нем". Хотя, вероятно, рояля никто из них не видел. И я понял тогда, что это для них стало символом прекрасной мечты, как бы погружением в чудный сон, в забытье. Это впечатление я также постарался передать в "Русской тетради", в четвертой части, когда в самую страшную минуту звучит примитивный романс."
"В "Русской тетради" есть страдальная – "Зорю видно". Там главная мелодическая линия – "розы, розы алый цвет, кого люблю, того здесь нет". Мелодия эта у меня возникла очень смешно – из упражнения для скрипки, "тара-тита-тита-тита". Я точно знаю – она придумалась у меня у Юсуповского дворца, в этом месте. Рано утром я шел в консерваторию, было это где-то в седьмом часу утра, весной… вот это упражнение: "тара-тита-тита-тита". Мне всегда в этих скрипичных упражнениях слышалось, как я преодолеваю этот невероятно сложный инструмент, и я всегда слышал торжество победы над этим инструментом: я его переборю, этими упражнениями! – и мой нежный восторг и упоение возникли! Я замедлил чуть темп для себя – просто стал наслаждаться этим упражнением медленно – и "преподнес этому скрипачу розы"! И у меня получилось! Смотрю – Господи, вот чего мне не хватало для того, чтобы кончить мое сочинение! Так это вошло в "Русскую тетрадь". Вот это элемент "чуть-чуть", который преобразил уже знакомое в совершенно новое качество.
Произведение оценили очень высоко и коллеги, и публика. "Русская тетрадь" принесла мне очень много друзей – и очень много врагов тоже. А это означало, что я как композитор состоялся. Впрочем, только со временем я понял, в окружение каких людей ввела меня моя "Тетрадь", едва она появилась. А мне звонят Георгий Свиридов, затем Зара Долуханова, с которой в дальнейшем меня будет связывать большая творческая дружба, звонит старейший московский музыковед Григорий Поляновский и говорит, что знаменитый балетмейстер Касьян Голейзовский хочет связаться со мной, звонит Леонид Вениаминович Якобсон, просит сделать балет – и все сердечно поздравляют, желают новых успехов. А Зинаида Максимовна Шарко позвонила и без обиняков сказала: "Я хочу петь "Русскую тетрадь"". А еще меня как равного приняли люди – легенды нашего театра и кино: Василий Меркурьев, Федор Никитин, Ирина Всеволодовна Мейерхольд, меня познакомили с Игорем Владимировым и Зиновием Корогодским. Что и говорить, это был настоящий успех. И разве мог я ожидать, что мне за мое сочинение присудят еще и Государственную премию РСФСР?"